«Разговоры про город» — проект, который запустила в сети искусствовед, преподаватель кафедры дизайна Оренбургского государственного университета Эльвира Карпова.
Статьи в Telegram-канале задумывались, как откровения художников, дизайнеров, архитекторов и других небезразличных к городу людей. Формат — интервью.
«Оренбург Медиа» поддержал проект и публикует его под рубрикой «Разговоры про город». Ищите статьи также в социальных сетях под специальным хэштегом #разговорыпрогород.
Новый герой рубрики — журналист Дарья Беликова, экс-ведущая радиостанции «Эхо Москвы в Оренбурге». В своих соцсетях сегодня Дарья рассказывает и показывает старый город с улочками и усадьбами, показывает исторический центр с его живописными развалинами.
Ты мечтала стать журналистом?
Нет, никогда не хотела. Я пошла в пединститут на филфак, потому что любила читать. По образованию я учитель русского языка и литературы и культуролог, но по профессии я не работала ни дня — сразу пришла на «Эхо». Там с перерывами работала с 2008 по 2022 год, но в целом это была моя основная работа долгое время. Когда «Эхо» закрылось, я не стала искать работу, она меня нашла сама спустя несколько месяцев. Я стала работать удалённо — сейчас пишу тексты, немного занимаюсь пиаром и работаю из дома. Не представляю себя в офисе, мне кажется, что офисная работа с 9 до 18 убивает всю свободу и любовь к этой жизни.
Но, кстати, несмотря на фриланс, у меня очень жесткая самодисциплина. Многим кажется, что фрилансер свободен от графиков, но у меня режим ещё более строгий, чем у людей, которые работают в офисе. Я провожу большую часть своей нынешней жизни дома, поэтому гулять по городу — это мой отдых.
По сути, у тебя долгое время была одна работа, звучит очень стабильно.
Как я уже сказала, все мои работы меня сами находят. Также получилось и с «Эхом» — меня позвал Максим Курников (журналист, экс-редактор радиостанции «Эхо Москвы в Оренбурге» — прим.ред.), когда он открывал его в Оренбурге. Так я стала радиожурналистом, который работает в прямом эфире. Естественно, мне пришлось погрузиться в повестку города и области, знать всех политиков, министров, всякие ветви власти и прочее. Для девочки, которая особо никогда этим не интересовалось — это было как выучить китайский.
Я ужасно люблю тот период за людей и опыт, который он мне подарил. Это была очень клёвая школа жизни, потому что ты был вечно в таком приятном драйве. Ты просыпаешься, и вроде ничего нет по новостям, но к обеду уже накидывается поток информации. В городе постоянно что-то происходит.
Разве не было желания продолжить работать в СМИ?
Меня звали после закрытия радиостанции в местные СМИ, но я понимала, что в нынешних условиях выполнять эту работу очень тяжело. Рано или поздно ведь возникнет момент принципиального выбора, где нужно будет определиться, на какой ты стороне. Я смотрю на своих коллег и понимаю, что им приходится работать в сложных условиях, надеюсь, мы когда-то запишем об этом подкаст. Не знаю, как бы я работала на их месте, когда нужно придумывать какие-то эвфемизмы к словам. Поэтому с журналистикой я пока попрощалась, хотя недавно мне показалось хорошей идеей пойти учиться на редактора. Возможно когда-то, в прекрасной России будущего, мне это пригодится.
Когда ты осознала, что ты действительно любишь город?
У меня никогда не было особого желания уехать из Оренбурга. Я начала его так пристально любить лет семь-восемь назад. Хотя я училась в педуниверситете в центре города, но мы не замечали Оренбург — были другие интересы. Мне кажется, что точкой отсчета отношений с городом можно считать личный градостроительный скандал. Я жила в новостройке и у нас в районе незаконно построили дом. Я вижу генплан, вижу план застройки микрорайона, вижу подписи крупных чиновников на документах, которые не совпадают с реальностью. На месте, где должен быть сквер, стоит жилой комплекс. Жители выходили, записывали обращения — была очень громкая история. Мы ничего не добились, дом, конечно, не снесли, но флер скандала в микрорайоне создали. До сих пор, наверное, тяну за собой титул скандалистки.
Этот случай меня научил расследовать, если можно так сказать, такие градостроительные штуки, добывать информацию. Так получилось с усадьбой адвоката Городисского, когда мы втроем — я, Ирина Левина (редактор «Эхо Москвы в Оренбурге» — прим. ред) и Таня Гавриш (шеф-редактор «Оренбург Медиа», — прим. ред) — сделали материал о том, что в усадьбе не делается никаких реставрационных работ, а проводятся различные коммерческие мероприятия. Мы достали результаты экспертизы, которая была в архиве музея ИЗО. В ней говорится, что это здание действительно аварийное и проводить там мероприятия просто опасно. После этого здание закрыли, к тому же там произошел пожар.
Когда ты начинаешь в это погружаться, ты видишь, насколько часто нарушаются законы, как плюют на общественное мнение. Как расселяют крепкие дома, с которыми потом ничего не происходит, и они естественным образом умирают. Однако реакции нет никакой – все только пожимают плечами.
Зачем тогда эти дома расселяют?
Построили много панелек в «мёртвом городе», и нужно было выполнять темпы ввода жилья. Это очень важный показатель, который оценивают на федеральном уровне. Вернее, два показателя — как ты расселил граждан из ветхого и аварийного жилья и как ты переселил их в новое. Были любопытные истории, когда люди пытались оспорить экспертизы аварийности своего дома, но у них не получалось. Тут еще и подключался инфантилизм — независимая экспертиза стоит денег, проще было уехать в высотку в «мертвый», чем бороться за всю эту «рухлядь», как ее называют.
Историй много, всяких программ, которые надо исполнять – тоже много, однако нет ответа на вопрос: а что со старыми домами? Подозреваю, что никакого плана, кроме как снести и построить что-то в стиле «цыганского барокко», и не было. У многих местных застройщиков большие проблемы со вкусом. Они как получили условное разрешение на строительство в нулевые, когда в моде был торговый дом «Успех», так и планируют в центре строить в стиле «дорого-богато». Но так уже никто не строит. Снесли – так хотя бы не уродуйте.
Так вот, весной и летом 2022 года, после того как закрылось «Эхо», мы не особо искали работу, решили немного отдохнуть и стали ходить по заброшкам — это было лучшее лето за все мои 38 лет. Мы облазили весь исторический центр и увидели, какие красивые и крепкие дома оставляли люди. И вот они стоят уже по несколько лет раздолбанные. Ты видишь лепнину, дореволюционные двери, высокие потолки, вполне чистые и хорошие квартиры и не понимаешь, для чего это было сделано.
И у тебя в голове всегда очень много вопросов, но у нас отсутствует какой-либо диалог власти и людей. Ты узнаешь о сносе дома, когда на месте уже работает техника — как это было с Домом пяти ангелов на Максима Горького. И таких случаев полно. Всегда кажется, что снесут и пронесет, а ведь у градозащитников очень хорошо с коммуникацией, они очень быстро реагируют. Власть, конечно, всех этих градоактивистов не любит, они у нее вызывают дискомфорт. Но так всегда было.
Знаешь, я была в Калининграде в прошлом году. Уверена, что у местной власти всякие любители старины тоже в свое время вызывали нервные приступы. Но они там наконец-то пришли к активной работе с историческим наследием — многое уже, конечно, потеряли. В 2000-е они понастроили всякого пластикового дерьма, а в пандемию, когда случился всплеск туристической активности, они поняли, что у них гигантский потенциал. Черняховск, например, они начали реставрировать и там словно Германия XX века. У нас много разговоров идет про туристический потенциал Оренбурга, но у меня есть ощущение, что никто особо не замотивирован.
Я не хочу сказать, что всё всегда плохо. Мне нравится, как отреставрировали дома на Богдана Хмельницкого, например. Не без скандала, но отреставрировали. Наблюдаю редкие удачные кейсы, связанные с бизнесом. Однако, что было расселено давно, разрушается быстрее, чем они успевают что-то с этим делать. Недавно я заходила в усадьбу Сазонова на улице Чичерина (для протокола — было открыто, я ничего не ломала). Там был пожар и обрушилась часть перегородок. Всё потому, что программа «Аренда за рубль» хороша только своим названием, а предприниматель должен вложить миллионы в реставрацию. И чаще всего эти истории заканчиваются на этапе идеи.
Есть вера в то, что разрушающиеся дома начнут восстанавливать?
Когда только один проект реставрации ОКН стоит пару миллионов, о каком восстановлении может идти речь. Помимо отсутствия диалога, проблема в непрозрачности всех этих историй. Почему заранее не сказать: «Мы будем реставрировать эти дома», или «вот этот домы мы сносим, денег нет, но вы держитесь». Я, в принципе, смирилась с тем, что невозможно всё спасти. Ясных прозрачных схем нет, какой-то карты, которую нам якобы обещали за бешеные деньги — её тоже, кажется, нет. Есть только уголовное дело. Сколько себя помню во всех этих историях — это постоянные мутные схемы, которые, скажем прямо, может быть даже и опасно раскручивать.
Почему кто-то реально горит этим, а кому-то всё равно?
До определенного периода это не было интересно, потому что в девяностые, нулевые у людей была задача — выжить. Вся эта заинтересованность городом, потому что мы с жиру бесимся, в самом хорошем смысле этого слова. Мы неплохо живем, поэтому ходим, замечаем, критикуем, проявляем какую-то позицию. Ты идешь по городу, фотографируешь, выкладываешь — и это тоже своего рода солидарность с этим градосообществом.
Мы удовлетворили свои базовые потребности.
И теперь хотим потрепать нервы власти. Тебе дом на каком-нибудь переулке Коммунальном — никто. Ты в нем не живешь, но ходишь и переживаешь. Просто потому что это твой город, и ты его любишь.
Это где-то наверху пирамиды потребностей.
Это очень наверху, даже где-то подпрыгнуть еще надо. Когда делаешь что-то хорошее, не получая за это выгоды, просто ради истории. Ради того, чтобы твои дети на это тоже посмотрели. Ты можешь оставить им денег, хрущевку на Карагандинской, а ты хочешь оставить им дом на Кирова, просто чтобы они его увидели. И это, действительно, не всем надо, потому что это не материальная ценность. Опять же с оговоркой на то, что сейчас градозащитник — это человек, который просто констатирует факт, а не приковывает себя цепями к дому, когда его разрушают.
А нам нужно такое?
«Нужно» и «можно» всегда стоят где-то рядом. Я помню, были акции протеста, не в Оренбурге, когда люди перекрывали дороги, кидались на строительную технику чтобы отстоять дом или памятник. Из последнего громкого могу вспомнить протесты в Екатеринбурге, когда они отстояли сквер и не дали там построить храм.
С жилым комплексом Перовский сейчас что-то похожее происходит?
Я тоже наблюдаю эту историю. Люди живут в частном секторе, им хотят построить элегантную «свечку» в 8-10-12 этажей. Эта история занимательна тем, что каждый человек всё-таки живет по принципу «моя хата с краю». Но, как только тебе перед носом хотят построить дом, или вместо школы — торговый центр, ты начинаешь протестовать. Посмотрим, чем всё закончится. Но ведь на той стороне конфликта эта история тоже болезненная. Тот же застройщик получил разрешение на строительство. А кто и почему это разрешение дал? А насколько законно? А сколько человек уже купили квартиры в этом доме на этапе «котлована»? Они в чем виноваты, например? Клубок можно распутывать бесконечно. Градостроительная борьба затрагивает слишком много интересов всегда.
Может тут дело в том, что мы в принципе не знаем истории собственного города?
А кто должен эти истории рассказывать? Для любви же нужны двое, а у нас один. Если власть — то им это максимально невыгодно. Чем больше людей будет это любить, чем больше людей будет ценить город и его архитектуру, тем большему кругу будет больно, когда это будут сносить или ломать. Любой активизм некомфортен для органов власти. Когда ты взращиваешь круг активистов, градозащитников — это значит, что в любой момент эти люди могут быть недовольны тем, что ты будешь сносить и ломать.
Какие важные для тебя места в городе ты показываешь в первую очередь?
Все мои друзья, которые приезжаю, просят завести их в заброшку. У меня есть топ моих любимых домов: дом бухарского эмира, усадьба Оглодкова, усадьба Городисского (красивые фрески), дом на Коммунальном, Александровские бани, питерский дворик на Кобозева. На Кобозева сейчас закрыто и попасть туда нельзя. Эти дома пережили войны, революции, человеческие драмы, превращались из танцевальной залы в коммуналку, но они дожили и стоят. И мне повезло это увидеть. Не знаю, какой ещё у всего этого запас прочности, но каждый раз, гуляя по городу, я представляю как он был чертовски красив в 1916 году.
Текст: Эльвира Карпова, фотографии из личного архива Дарьи Беликовой
Хотите поддержать проект? Подпишитесь на Telegram-канал, рассказывающий о культурной жизни Оренбурга. Следите за новыми интервью, комментируйте интересное.
