Проректор по научной работе ОГПУ, доктор исторических наук Елена Бурлуцкая стала гостьей подкаст-студии «Оренбург Медиа» и проекта «Диванный урбанист». С учёным поговорили об Оренбурге XVIII–XIX веков, а также о ссылках, ссыльных и их роли в истории города.
— Ссылка — это вид наказания. Есть человек, который каким-то образом не угоден существующей власти, мешает реализации задач этой власти, опасен в идеологическом плане, скорее, для окружающих. Ну вот его из столицы куда-нибудь подальше, на окраины, отправляли, чтобы он там меньше вредил всему остальному. Поэтому как такая форма наказания она появляется достаточно давно, — объяснила Елена Бурлуцкая.
Как Оренбург вообще стал такой точкой географии, куда ссылали? Или, в целом, здесь ничего такого нет удивительного?
У нас вообще замечательные условия для того, чтобы превратить город в ссылку. Во-первых, регион, отдалённый от столицы. Во-вторых, плотность населения была крайне низкой в XVIII веке, поэтому, опять же, возвращаясь к разговору о том, кого тут можно смущать — да никого, потому что тут полтора человека на квадратный километр: пойди найди, с кем поговорить. Дальше — ссылка, это всё-таки способ наказания, поэтому старались перемещать людей в некомфортные для жизни условия. А у нас разница между летними и зимними температурами могла достигать 80 градусов. То есть летом плюс 40, зимой минус 40.
Поэтому я думаю, что вот эти факторы были определяющими для того, чтобы сюда народ ссылать. Ну и плюс — это же ещё рабочая, интеллектуальная сила и так далее. А Оренбург, который только-только начал создаваться, очень нуждался в людях.
Если мы про Оренбург поговорим, давайте будем рассматривать с самого основания Оренбурга до XIX века, примерно в этот период — до революции. Как это вообще всё развивалось, происходило, кто были первые эти ходоки, которых сюда отправили, и чем они здесь занимались, собственно говоря?
Ну вообще, использовать Оренбург как место политической ссылки, в принципе, предложили ещё руководители нашей Оренбургской экспедиции. Наш первый губернатор — как раз ему здесь нужны были рабочие руки. Поэтому с самого начала основания наше руководство пишет письма в Петербург и, в общем-то, просит заменять ряду персонажей ссылку в Сибирь на каторжные работы ссылкой к нам — сюда. Добровольно, понятно, что никто не поедет, поэтому здесь только солдаты, чиновники, которых тоже сюда отправили. Здесь появляются разные персонажи — их, наверное, политическими ссыльными сложно назвать. Это люди, которые отбывали наказание за фальшивомонетчество, за подделку документов, за содержание притонов и так далее. То есть их сюда отправляют, и они здесь пытаются каким-то образом жизнь наладить.
Потом сюда начинают ссылать людей, которые, ну, опять же, не то чтобы прям какие-то антиправительственные выступления готовили — это люди, которые позволили себе какие-то высказывания, не очень лицеприятные против существующей власти.
Давайте, может быть, по персоналиям как-то попытаемся в каждом веке пройтись. Один-два человека, которые здесь были. Что им было дозволено и чем они занимались?
Наверное, из XVIII века самый известный персонаж — это Хлопуша. Вот тот, который на ум приходит, которого сослали в Сибирь на каторжные работы. И вот этот каторжник, который неоднократно бежал, пока его этапировали в Сибирь, оказывается здесь, в Оренбурге. Власти его пытаются использовать против Пугачёва, но он всех обошёл и стал одним из приближённых Пугачёва. Также участвовал с ним в различных военных операциях, стал, по сути, его ближайшим сторонником. Ну, в конце концов, здесь же, в Оренбурге, был казнён.
XIX век — из самых известных, наверное, это все наши поляки, которые оказались здесь после восстания 1830 года и которые здесь очень пригодились: Ян Виткевич (российский офицер, востоковед, путешественник, первый посланник России в Кабуле) и Томаш (Фома) Зан (польский поэт, педагог, магистр философии, стоял у истоков создания Оренбургского губернского краеведческого музея).
То есть мы знаем, что Фома Томаш Зан становится попечителем первого музея — он создаётся на базе Неплюевского кадетского корпуса. Виткевич попал к нам сюда практически подростком за участие во всевозможных тайных организациях на территории Царства Польского. И он уникальный совершенно человек: моментально обучается восточным языкам здесь у нас. Его используют в различных дипломатических миссиях — он ездит в Среднюю Азию, в Афганистан. Вот это два таких самых заметных персонажа.
А где эти люди здесь жили? Им что-то выдавали — какое-то жильё или кому-то прикомандировали? Как это всё происходило с бытовой точки зрения?
С бытовой точки зрения ссыльным здесь было не очень комфортно, конечно. Потому что на содержание ссыльных от правительства выдавали средства. Понятно, что денег этих не хватало. Ну, грубо говоря, там 25 копеек в день. То есть, ну, можно, конечно, что-то себе купить из еды, можно как-то одеться. Но если мы говорим не о людях, которые на производстве работают, а всё-таки об интеллигенции, то, конечно, это минимум. Поэтому им ещё нужно арендовать квартиры. Их сюда привозят и говорят: «А дальше вы на самообеспечении, чего хотите, то и делайте». Поэтому они пытались найти какие-то средства к существованию — давали частные уроки. Но это тоже не сразу, а когда их благонадёжность была доказана. Наш Василий Алексеевич Перовский ценил прежде всего интеллект этих людей и старался их как-то задействовать в своих интересах.
А есть ли свидетельства, как люди здесь, в Оренбурге, воспринимали таких ссыльных в городе?
Оренбург — это вообще уникальное такое сообщество, которое принимает всех. То ли нам вообще плевать на тех, кто рядом с нами живёт, потому что либо мы сами отсюда свалим через какое-то время, либо окружение поменяется. Либо вот эта вот наша «дикая толерантность», потому что изначально город создавался в месте, где люди разных конфессий, разных национальностей, разных сословий и так далее. Поэтому местное население отношение своё выстраивало не потому, что они бывшие ссыльные или откуда-то там не оттуда приехали, а по тому, как человек себя показывал.
У ссылки был срок?
Да, он сразу оговаривался в акте, который сопровождал эту ссылку. То есть у кого-то она была бессрочной, у кого-то, например, на год отправляли в ссылку, и дальше он должен был оставаться, например, в том месте, куда его сослали, но уже на правах, так сказать, свободного человека. Поэтому здесь всё зависело от степени провинности.
За ссыльными был какой-то надзор?
Несомненно. То есть полицейские структуры, губернаторские чиновники должны были наблюдать за теми, кто к ним прибыл. В один прекрасный момент Василий Алексеевич Перовский начал писать письма в Петербург, говоря о том, чтобы сюда прекращали слать всех подряд: «Спасибо вам большое за Зана и за Виткевича, но не надо сюда их десятками ссылать, потому что у нас просто людей не хватает, которые могли бы их контролировать», — так писал Перовский.
Василий Алексеевич Перовский — это уникальная персона, потому что, невзирая на политические взгляды, на какую-то общественную позицию, он именно видел людей-специалистов и прежде всего в человеке пытался рассмотреть его потенциал. Ну, тут даже факт, что Владимир Иванович Даль, который у нас здесь в такой неформальной ссылке оказался, стал чиновником по особым поручениям при Перовском.
Давайте дальше по хронологии пойдём, про поляков мы поговорили, кто ещё оказался здесь в Оренбурге среди ссыльных? Когда начались антифранцузские настроения, ссылали ли сюда вот активно французов, как ссылали поляков?
Не так чтобы прям активно ссылали французов, но шпионов-французов, которых вылавливали в Москве и в Центральной России, да, сюда ссылали. Если мне память не изменяет, это не очень большое число людей — в пределах десяти человек. А в целом что в 30-е годы, что в 60-е — это, в основном, те, кто мутил воду, скажем так, в западных российских губерниях, это всё те же самые жители Царства Польского.
Мы поговорили про социальный состав интеллигенции высшего класса, хотелось бы поговорить о крестьянском классе. Вы можете сказать, почему так много крестьян, староверов, в частности, сюда бежали, с чем это было связано?
Здесь власть далеко, до Бога высоко, до царя далеко — это если кратко. Дальше только из Сибири, но до Сибири пойди доберись, а здесь вроде бы такие достаточно комфортные места. Кроме того, можно заниматься традиционным земледелием, потому что почва позволяет, условия природные, погодные позволяют, поэтому, действительно, у нас старообрядцев очень много. Судя по статистике, это, в основном, были наши северо-западные уезды — Бузулук, Бугуруслан. В основном они как-то там базировались, хотя, в принципе, до Оренбурга тоже доезжали. В составе оренбургского купечества точно знаем, что многие принадлежали к категории старообрядцев, например, те самые купцы Калашниковы. И эта старообрядческая группа была у нас достаточно крепкой.
А если говорить о сословии казаков. Были ли различные казачьи бунты не только в Оренбургской губернии? Сюда к нам ссылали вот этих казаков, которые устраивали бунты, например, на Кавказе или в южных регионах? Были ли такие случаи?
Да, у нас восстания, происходившие в казачьих структурах, карались, наверное, жёстче, чем все остальные. В отношении тех же самых каких-то польских объединений. И после таких событий часть казаков оказывалась здесь, но это уже сложно назвать прям политической ссылкой, потому что их, конечно, помещали в более суровые условия: был надзор за ними, они несли военную службу, поэтому это немного другое.
Про поляков и крестьян мы тоже поговорили, а что было дальше? Хотелось бы подробнее про XIX век поговорить. Кто были эти люди, которых сюда ссылали, чем они здесь запомнились, пригодились?
Самый яркий, самый мощный период оренбургской политической ссылки — это с 1830 по 1860. После 60-х годов сюда уже стараются не ссылать. Это уже политика Александра II, это уже либерализация политической жизни, там масса амнистий, которые пошли в связке с реформами. Поэтому вот такая политическая ссылка сюда в конце XIX века уже сходит на нет. То есть общее число политзаключённых, если в начале 60-х годов их было 300, то потом оно постепенно по статистике сокращается.
Если ссыльные вписывались в оренбургское общество, то, в общем, достаточно долго здесь существовали уже на положении чиновников. Либо если с них снимали обвинения — возвращались к себе на родину. Ну а здесь, пока они были живы, пока они вынуждены были находиться здесь, они занимались тем, чем могли. То есть, ну, например, у нас один из наших ссыльных Алексей Плещеев — известный писатель. Он давал частные уроки, занимался писательством. Мы точно знаем, что он здесь написал повесть «Пашинцев» — как раз про второе губернаторство Перовского, про оренбургское общество, которое ему удалось застать, увидеть. Оренбуржцы тогда резко обиделись на Плещеева, когда эту повесть прочитали. И Плещеев ещё отмечал совершенно чрезвычайную свободу нравов, которая царила у нас в высшем обществе.
Если мы чуть дальше по времени и аналогии пойдём, были ли там ещё какие-то персонажи, на которых стоит обратить внимание, кто действительно сюда попал сначала в ссылку, а потом, в общем-то, пригодился?
Честно говоря, после 60-х годов не могу никого вспомнить, каких-то ярких персон, которые бы здесь прям что-то такое интересное у нас создавали и вершили. Потому что железная дорога, которая у нас в 1876 году открывается, соединяет нас с Самарой и делает Оренбургскую губернию более доступной в транспортном плане. Поэтому, если раньше сюда отправили, и вряд ли отсюда можно было выбраться, то после 1876 года мы уже вполне такая внутренняя губерния. То есть мы не окраина, не какой-то медвежий угол, не фронтир, а мы — вполне себе часть Российской империи, поэтому ссылать-то сюда уже и смысла никакого нет.
В целом, если мы будем говорить про тех ссыльных, которые сюда приезжали, которые имели какой-то социальный капитал в своём городе, из которого их сослали, приезжали ли с ними семьи? Или чаще всего это была такая история, что тебя одного ссылают?
По поводу наших ссыльных, я так полагаю, что семьи не очень горели желанием за ними сюда отправляться. Кроме того, большинство ссыльных были совсем молодыми людьми, которые ещё не успели себе семьи завести, поэтому они чаще всего оказывались здесь в гордом одиночестве. Не знаю истории, чтобы они в Оренбурге находили себе вторую половину. Чаще всего это уже были какие-то дамы, которых привозили из столиц, даже если сами ссыльные оставались здесь на жительстве, становились чиновниками и так далее.
Ещё вопрос. Были же разные военные крепости и просто города. То есть была Уфа, Челябинск, Оренбург, Орск, ещё разные крепости. Как решали, кого куда ссылать? Это решали на месте или решали из Петербурга?
Тут, наверное, не по степени провинности, а по тому, сколько человек может принять тот или иной город. Их, как правило, этапировали. Если это прям какая-то элита, то, конечно, везли на подводах, а если это были обычные граждане, они пешком добирались до Оренбурга: кто-то даже в кандалах, в очень суровых, серьёзных условиях. И уже здесь, на подходе к Оренбургу, их распределяли по различным крепостям и городам — Уфа, Челябинск тоже были задействованы в этом процессе. Всё зависело от того, насколько сильным может быть контроль за этими людьми. То есть, если в Оренбурге военных много, крепость серьёзная — то, наверное, сюда их побольше. Если в Уфе, в основном, гражданское население и военных там не так много — то туда народу поменьше.
Хочется поговорить про самого знаменитого нашего ссыльного — Тараса Шевченко. Как он оказался у нас? Что он тут делал? Почему сюда?
Он оказался здесь за участие в организации кирилло-мефодиевского общества. Оно ставило своей задачей создание такого славянского сообщества, куда входили бы русские, украинцы, белорусы, поляки и так далее. И вот эта славянская конфедерация должна была быть создана — некая автономия. Там ещё и историк Николай Иванович Костомаров рядом стоял. Естественно, это всё дошло до власти. И вот Тараса Григорьевича Шевченко отправили к нам, правда, в Орскую крепость. В Оренбурге он провёл всего одну ночь, кстати, как раз в подвалах нашего Ордонансгауза, где сейчас открылся Музей современного искусства.
А вот такой интересный вопрос, вы сами его подняли. Наследие ссыльных есть в Оренбурге? То есть Ордонансгауз — да, а где ещё есть подобное, куда мы можем прийти, посмотреть, какие-то места в Оренбурге внутри крепости сохранились?
Во-первых, есть так называемый музей гауптвахта в здании физико-математического лицея (тридцатая школа). Вход с улицы Правды, где воссоздано место содержания преступников — такое суровое пространство. Называется оно Старой гауптвахтой, потому что там действительно отбывали наказания до того момента, как у нас была построена в 1856 году новая гауптвахта на Набережной. В медицинском колледже висит табличка, посвящённая Фоме Зану, как первому руководителю — потому что музей располагался именно там. Виткевичу, по-моему, у нас нет никаких памятных знаков, хотя персонаж просто потрясающий, уникальный и своим вкладом в развитие международных отношений, и своей яркой судьбой.
Если резюмировать, то нельзя сказать, что Оренбург был чем-то сверхвыдающимся в плане ссылок. Это вот один из мифов, который, наверное, мы сегодня, в принципе, развенчали. Скорее, Оренбург должен быть благодарен тем самым политическим ссыльным за то, что они здесь увеличили число образованных людей, интеллигенции на душу населения и, в общем-то, приложили руку к тому, что город Оренбург всё-таки в какой-то степени мог называть себя культурной столицей. То есть культурная жизнь здесь всё-таки благодаря вот этим вот ссыльным существовала.
Полный выпуск подкаста можно найти на сайте Оренбург Медиа или прослушать на доступных подкаст-платформах.